Рубрика «Стартовая площадка»

БРАКОНЬЕР

Снег чуть поскрипывал и мягко шуршал под лыжами. Морозило к вечеру. Сейчас, наверное, около 20, к ночи еще градусов на пять упадет. В воздухе ни ветерка.

В лесу тихо, как бывает только зимой. Летом, конечно, совсем другое дело, летом все намного живее и шумней. Там тенькают птахи, там трещит ветками секач, жуки кругом жужжат, комарье…. А зимой… Тихо… только снег шуршит под лыжами.

Ничего, пожалуй, и до лета доживем, дотянем. Погуляем еще по лесу этому, где каждая тропка с детства знакома, каждое дерево наизусть помнит. По виду, по запаху даже.

Правда, говорят в городе, завелся в лесу в последние годы то ли зверь лютый, то ли браконьер какой. Никто его не видел, никто его не слышал, а только слух ходит, мол, потому и не видели, потому и не слышали, что, кто его увидит – тому и смерть!

Ну, да, люди привыкли пугаться.

Говорили еще, что прежний егерь пропал из-за этого. Тогда, ничего себе – в последние годы! Сколько прошло… лет пятнадцать назад. Егерь-то пропал!

Нынешний «лесной хозяин» - старший егерь, строгий, сильный, справедливый. Мужик, одним словом. Даже фамилия у него – Волчий. При таком не забалуешь в лесу. Он и охотников-то не очень привечает, а уж браконьера наверняка не допустил бы в своих владениях. Врут люди, нет никого в лесу.

Лыжные следы повернули еще раз, теперь к западу. Точно в Глухой угол бегут. Тут как ни посмотри, больше некуда. К северу болотина, ни зверя ни дерева, кусты сухие и камыш. К югу, через километр, овраг, там не пройдешь. Выходит, правильно почуял – в Глухой пошел лесник.

Лыжи скользят хорошо, с горки особенно. Если к самому Глухому углу успели уйти, так ведь обратно до темноты не придут. Может, случилось чего?

Все-таки про браконьеров Волчий говорил. Писал, вернее, в местной газете. Да и так, в разговоре нет-нет и упомянет, что порою находит кости изуродованные, а когда и животных мертвых. Спорили еще, может мор какой в лесу, или от старости гибнут. Так ничего и не наспорили. Может и браконьеры.

Вот неделю назад он по рации говорил, что следы чьи-то на засеках встречал. Лыжные. Лыжи широкие, охотничьи, уходят в самые «звериные» места. Только погодка выдалась… всю неделю мело и снег валил, попробуй проследить куда ведут, откуда. Набегаешься на всю жизнь, после на лыжи смотреть тошно будет.

Нынче, похоже, выследил кого-то.

Когда в доме егеря не оказалось, сразу почему-то показалось – в Глухой идти надо. Но решил, по следам надежней будет. Вот и напетлялся по лесу. Так давно бы уже в Глухом был. «УАЗик» пришлось у ворот бросить. Угнать-то не угонят, да все равно – у ворот. Нехорошо.

Стемнеет скоро, зимой всегда рано темнеет.

Следы нырнули под сосняк и побежали меж высоких стволов. Успеет нагнать – Глухой, вот он, за соснами. Обратных следов нет, значит все еще там.

Услыхать в лесу человека непросто. Даже зимой шумят кроны сосен, ветерок кое-где посвистывает, да и сама тишина лесная только путает, словно туман. Скрипнет сучок, а эхо исказит, покажется, что голос чей слышишь. Так и кажется кругом, а настоящий уже и не замечаешь.

Но тут никак не ошибешься! Гулко ударило. Выстрел!

Эге, похоже, беда впереди!

Сосняк закончился. Глухой угол. Ага, вон и…

Один стоит, другой лежит. Похоже, лежит Волчий! Его куртка! Подстрелили таки!

Сорвал с плеча карабин, снял с предохранителя, щелкнул затвором. Нет, так не пойдет. Поменять надо бы обойму, всегда не вовремя! Надо сразу ту ставить. Время бежит!

Расстегнул карман, варежка не лезет!! Скинуть, так, обойму…, теперь ту, другую… Жжется! Никак без перчатки. А в ней неудобно! Что не так-то,… ага! Все!

Щелкнул затвор. Так. Предохранитель, снял, готово.

Подойти, чуть? Услышит. Отсюда пальнуть?

Прицелиться не удается, давно не стрелял, все уходит. А вдруг не этот стрелял, вдруг это к Волчьему кто наехал. Из района. А может с области?

Подойти, чуть. Тихонько. Дыхание шумит, в голове шумит, руки-ноги трясутся, кому скажешь…

Почему стоит, почему не убегает?

Поднял голову, гад. Заметил!

- Стой! – крикнуть. - Руки!

В горле пересохло, даже не крик, сип какой-то из горла.

Браконьер стоял белее окружавшего снега.

Под прицелом самый смелый белеет. Дулом повел вверх – руки! Стоит, смотрит. Похоже, мужик и впрямь напуган, похоже, даже не ружья боится. Браконьер? Не ТОТ ли?

Подойти поближе, еще чуть, сейчас горло отпустит.

- Там, он, - подал голос браконьер, - Я…

Вновь ударило по перепонкам. Выстрел! Браконьер валится на снег. Кто стрелял? Фигура на снегу в зеленой егерской куртке чуть шевельнулась. Волчий, Иван, жив!

Вперед, не думая, скорей помочь, довести до дома, вылечим, оклемается.

Что это?

Странный голос. Хриплый, скрежещущий, звериный.

- Ну что, браконьер, думал, убил меня?...

Иван?!

- …таких как я не убьешь. И я тебя не убил… пока…

Волчий?!!

Мужик – «браконьер» тоже шевельнулся и вдруг заорал:

- Спасите! Помогите!

Добежал, наконец! Перво-наперво карабин у Волчьего выбил подальше, не остановился, добежал до «браконьера» и у него – тоже. Чтоб не повадно палить было. Еще зацепят.

Только теперь осмотрел обоих. У мужичка в бедро ранение, кровь хлыщет, снег вокруг ноги алый, парует.

У егеря вся грудь в крови, дырка прямо у сердца. Но жив. Знать, он. Да, вон и волоски не убрались, не успели.

Кабан еще в снегу, тоже кровь кругом. Простой браконьер. Дурак, думал у леса защитников нет?

А этот тоже, защитник…

Глаза у Волчьего полуприкрыты, вздрогнули, открылись.

- Тимофей Иваныч, ты?

Кивнул. И Тимофей Иваныч тоже. Был.

- Помогай, Иваныч. Я поймал его, браконьера! понимаешь! Поймал! А он…выстрелил, чудом не убил… его же менты уже полгода ищут. Он натворил тут, настрелял… наубивал…

Какое уж тут чудо, это мы знаем. А настрелял-наубивал…

- Он! Об! Он! Обооороотень! – заголосил мужик.- Хотел меня съесть! Я съем тебя говорит, я от страха в него, я не хотел, а он...!

Киваю. Мужик замолкает и всхлипывает.

Да, теперь точно знаю кто...

- Да он дурака валяет! Вяжи его, Иваныч, помогай государству! Аккуратней только. Он и в тебя может!

Тяжко в груди, не ожидал; обрываю:

- Помнишь меня, Волчий?

- Кончай, Тимофей Иваныч! Мне в больницу надо….

Стянул шапку. Бороду утром сбрил, как знал. И линзы выкинул, без них вижу лучше. Чуял, что сегодня все выясню. Судьба так крутит или взаправду у родного леса обостряется все, внутри? Наклонился к самому лицу.

- А так узнаешь, может?

Долго глядим глаза в глаза. Егерь вздрагивает. Узнал. Глаза не изменишь, никакие пластические хирурги до этого не дошли.

- Митрич? Ты ж сгинул!

Смотрю на «браконьера». Тоже узнал. Что же, сам виноват. Глаза от страха круглые, лицо белеет еще больше. Что с ним делать теперь?

- Ты и вправду оборотень? – спрашиваю у егеря.

- Да ты что, Митрич, да ты! Ай!

Стреляю Волчьему в ногу, его аж подбрасывает, кровь из раны идет почти черная.

- У тебя трансформа даже еще на лице, а ты… врешь. Говори!

Теперь видит – не буду шутить, начинает захлебываясь говорить. Серебро, обыкновенное серебро. И пуля из него. Спецобойма. Вот и все, что надо, чтобы узнать.

- Я не виноват, Митрич! Поверь. Я ж не хотел, я не специально. Как ты пропал меня назначили, на твое место, а потом на охоте цапнул кто-то, вроде волк, а вроде… в темноте… думали бешеный… его ранили трое или четверо, а он ушел!… уколы мне… а это был оборотень! Я потом понял… когда уже…. поздно было… когда,…я не виноват! Митрич, я жить хотел! Я ничего не могу с этим поделать!

- Так даже не ночь еще, - упрекаю, - И ты не можешь?

Крови захотел, а не «не могу!». Замолчал. Луна власть имеет, но бороться с ней можно, можно и нужно. Хотя бы днем. Думает. По лицу видно – думает, как меня обмануть. А меня не обманешь. Я – стреляный.

Смотрю на небо. Темнеет. А до дома ой как далеко. Луна уже высоко, полная, зовущая, несущая Голод.

- Так это я тебя цапнул. Вот не думал. Вас там много было, а я один. И не пропадал я до той охоты. Просто… на заимке, так сказать, дальней был, а ты без меня уже тогда… браконьерил выходит. Только правильно ты давеча сказал, таких как мы нелегко убить. А ты теперь, оказывается, в моем лесу хозяйничаешь, беду творишь, а поставлен охранять…

Волчий белеет, в глазах ужас. Дошло, наконец. Теперь понимает и куда я «сгинул» и, наверное, зачем. Но не верит, что я по его душу теперь пришел.

- Митрич! Та мы же с тобой..! Митрич, помоги! Верой отслужу! Митрич! Мыж одинаковые! Мы лесные!

- Нет, Волчий… Я шел тебя спасать, а ты оказывается…браконьер. В моем, в своем лесу, средь бела дня, без всякой необходимости.

Выстрел. Волчий дергается и падает в снег. Серебряная пуля в сердце – все, конец.

Поворачиваюсь к мужичку-охотнику. Умер. От страха. Эх, браконьер, браконьер… тряпошный…

Вот так. Оглядываюсь, пора уходить. Луна высоко, темнота опускается быстро. Но свет мне и не нужен, я и так доберусь. Это мой лес, его знаю лучше всех.

Шуршит снег под лыжами, гудит ветерок вверху, в соснах. Снег будет ночью, опять дня на три. Да и к лучшему…

Не люблю браконьеров. Из-за одних зверье пугливое становится. Из-за таких вот… как этот… в лес люди боятся ходить, нехорошо это. Леса боятся не нужно. Тихо в лесу зимой, спокойно, не страшно.

Все, я вернулся, теперь всегда тихо будет, больше не будет здесь… браконьеров.

Никаких.

Буду только я.

Е.ГАМАЮНОВ, Петровск, Россия

Художник – Юлия МЕНЬШИКОВА, Москва, Россия

 назад